Абреки Шамиля [СИ] - Юрий Иванов-Милюхин

— Прости его, Захар, — не слишком уверенно попросил Антон. — Он стал уже не тот, что был раньше.

— Дарганов, отпусти Дроздова с миром, — поддержал Захарова друга блюститель дуэльных правил. — Господь зачтет тебе это благородство.

С минуту дуэлянт молча катал желваки по скулам, раскачиваясь на расставленных ногах, он не сводил глаз с врага, надеясь, что тот выдаст свою гнилую душонку каким–нибудь действием. Но зачинщик с упорством обреченного показывал покорность судьбе, еще ниже склоняя голову. Так продолжалось до той поры, пока на дальнем конце аллеи не показался человеческий силуэт. Захар покатал желваки по скулам, пропустив сквозь зубы долгий стон, вскинул пистолет к небу и нажал на курок. Выстрела не последовало, лишь сухой щелчок нагайкой ударил по натянутым нервам. Казак едва удержался от соблазна снова направить оружие на противника и еще раз проверить его на боеспособность.

— На второй выстрел у тебя нет никаких прав, — громко предупредил законник.

— Почему нет, ведь пистолет дал осечку? — обернулся к нему Антон.

— Потом проверим оружие в комнате общежития, — суетливо отмахнулся тот. — А сейчас сдайте его мне.

— Не видишь, небо хмарью затягивается, — вмешался в разговор секундант Дроздова, медленно возвращавшегося с того света. Он тыкнул пальцем в пушистое облако, зацепившееся за видную сквозь листву долгую иглу над Адмиралтейством — На город надвигается водьская погодка.

— Ну и что?

— А то, зарядный пистон отсырел…

Наступила середина июня, надвинулась горячая пора государственных экзаменов. Ранение, полученное Захаром на дуэли, стало понемногу затягиваться, потому что лекарь сразу после поединка удалил пулю и хорошо обработал рану раствором йода. Уже можно было показать руку своей невесте, которая не хотела верить, что суженый наткнулся на ржавый штырь в одном из подсобных помещений в подвале. Несколько раз она требовала показать это помещение с тем штырем, и каждый раз Захару приходилось прикладывать немало усилий, чтобы отговорить девушку не спускаться в подвальную темноту. В конце концов ему пришло на ум напугать Ингрид монгольской ордой здоровенных крыс, обитающих там, и она прекратила с приставаниями, не переставая все–таки кидать на предплечье недоверчивые взгляды.

— Вот такие бегают, навроде лесных хорьков, — расширяя для большей острастки свои светлые зрачки, разводил руками Захар. — И верещат как дети, когда у них животы болят.

— Почему они кричат как дети? — вслед за женихом округляла глаза девушка. — И почему они такие большие, как хорьки?

— Потому что питаются падалью. Знаешь, сколько там дохлых собак с кошками?

— Не знаю, — ужималась в плечах невеста. — А почему эти животные бегут подыхать именно туда?

— Потому что там никто им не мешает…

В самом университете тоже не возникло никаких разговоров, за которыми последовало бы недолгое разбирательство с немедленным отчислением из него. Многие студенты, знавшие о поединке, держали языки за зубами — одни из уважение к Захару, другие из–за страха перед Дроздовым. Зачинщик ссоры вскоре забрал пожитки из общежития и, плюнув на диплом, умотал в Болгарию с Сербией, усмирять османских поработителей славянских народов. В коридорах учебного заведения прошел слушок, что он не простил себе унижения, когда встал на колени перед Захаром. Потекла размеренная жизнь, заполненная лишь скрипением измазанных чернилами перьев.

И все–таки окно между занятиями появилось, это произошло тогда, когда до государственных экзаменов осталась буквально неделя. На следующий же день короткого отпуска Ингрид вызвала Захара из комнаты в общежитии и радостно заявила, что их приглашают в Зимний дворец на бал, объявленный Николаем Первым по случаю награждения уважаемых в России людей орденами и медалями.

— Приглашают только нас с тобой? — насмешливо переспросил Захар. — Позволь поитересоваться Ирэн, за какие–такие заслуги?

— Император прислал официальную открытку моему папе, а уже он с мамой решил взять на торжество и нас, — не обратив внимания на подковырку, принялась за энергичные объяснения девушка. — Все дело в том, что папа за преподавательскую деятельность удостоился ордена святого Станислава, эту награду ему вручит сам Николай Первый.

— Поздравляю, — заулыбался Захар, гордый за отца своей невесты. — Только непонятно, при чем здесь мы?

— Во первых, мы поприсутствуем при награждении, а во вторых, после официальной части состоится бал с участием всех приближенных к императору особ. Разве это плохо?

— Куда уж лучше, — посерьезнел Захар, припоминая, что свой фрак, пошитый еще к прошлому новому году, он с тех пор не примерял ни разу. — Только в чем прикажешь идти на аудиенцию с самодержцем, если я почти все время не вылезал из студенческого мундира?

— Ты немедленно отдашь мне фрак и я приведу его в порядок, — не заставила ждать себя с ответом девушка. — Если же он окажется великоватым, потому что ты в последнее время крепко похудел, то придется пододевать стеганную жилетку.

— И париться в ней несколько часов кряду.

— Ну… красота требует жертв.

Роскошная карета со шведской рыцарской геральдикой на скрытых лаком дверях мягко подкатила к главному фасаду Зимнего дворца и остановилась подле парадного подъезда. Кучер, коренастый и светлобородый мужчина с цилиндром на голове, легко соскочил с накрытых ковриком козлов и открыл дверцу. По случаю праздника он был одет в серый кафтан с длинными полами и в серые же шерстяные брюки. Из салона кареты показался импозантный мужчина в черном фраке с долгими фалдами, туго обтягивающем сытенький живот. Под фраком светилась голубоватой белизной рубашка с галстуком — бабочкой под приподнятым воротником. В манжетах поблескивали запонки с бриллиантами по десять карат каждый, на ногах у господина поскрипывали хромовые ботинки с высокими каблуками и не менее высоким верхом. За ним выглянула наружу женщина лет под пятьдесят с правильным лицом, яркими голубыми глазами и немного крупноватым носом. Она подала мужчине полную руку, затянутую в кружевную перчатку до локтей, опустила ногу на отшлифованный камень площади.

— Кажется, мы, как всегда, опережаем время, — набрасывая на лицо газовую вуаль и одергивая пышное шелковое платье со множеством складок и выточек по бюсту, низким грудным голосом по шведски сказала она. — Высший свет Санкт — Петербурга еще только просыпается.

— Почему ты так решила, дорогая? — поддерживая женщину за локоть, как–то привычно отозвался ее кавалер. Видимо ворчание спутницы на этот счет ему было не в новинку. — На моем брегете уже восьмой час вечера.